Лед сковал реку у стен старого замка, белый снег хрустел под ногами, а на отросшей щетине серебрился иней - теперь то Джейме понимал, почему северные лорды поголовно бородаты. Зима не просто пришла, она постепенно овладевала землями, за которые было пролито немало крови. Он собственноручно вспарывал глотки и животы, желая подавить восстание во имя своего короля...
Воспоминания почти захлестнули его. Уж лучше бы он оставался просто Цареубийцей, пусть даже в плену у Кейтелин Старк, в казематах Риверрана - нести крест беспомощного калеки на свободе куда тяжелее. А какого быть лордом-командующим, не способным защитить не только своего короля, но и самого себя?.. Об этом он думал слишком часто, но самолюбие не позволяло ему просто отступить в тень, как предлагал отец, как тонко намекали многие. Джоффри и Тайвин Ланнистер мертвы - кажется, он должен был испытывать что-то, хотя бы отдаленно напоминающее скорбь... Потеря не казалась ему настолько ужасной, насколько жизненно необходима ему была рука, его настоящая рука.
К проклятому обрубку юный паж (кажется, кто-то из родственников розы Тиреллов) крепко привязал массивную золотую кисть. На месте неестественной замены он ощущал призрачное присутствие родной плоти. Запах гниющей раны до сих пор не выветрился из его памяти, временами его даже подташнивало - за всю жизнь ничего больнее пыток Квиберна он не испытывал. Джейме с радостью оставил бы золото в личном шатре или отдал бы на растерзание своим же бойцам... Почему он не может оставаться самим собой? Ему казалось, что все над ним смеются, особенно громко смеялись боги и его собственная сестра. Но к ней он уже давно перестал прислушиваться, а в богов не верил. Разве боги, будучи в здравом уме, допустили бы столь серьезную оплошность? Они оставили его в живых. Глаза будто открылись, стоило ему потерять часть себя, душа раскололась надвое. Не было в нем прежней уверенности, земля снова уходила из-под ног, но он пока еще держался, опираясь на край стола в ожидании леди Рослин.
Это можно было расценить как оскорбление, но в намерения Джейме не входило незамедлительное развязывание конфликта с молодым лордом Талли, несмотря на то, что Бейлиш дал ему четкие инструкции. С каких пор жалкий Мизинец управляет королевством? С тех самых, как Львы отправились в бездну. После смерти отца многое изменилось. "Верные" Фреи желали оттяпать хороший кусок от речных земель, в то время как все права на них унаследовал помилованный Эдмар, женившейся на дочке старого хорька и благополучно переживший Красную свадьбу.
Чью сторону ему следует принять? Старого Уолдера он презирал, как и все его многочисленное потомство, но и Талли не вызывал в нем больших симпатий. Говорят, леди Рослин хороша собой. Стоит ли ее красота смерти древней уважаемой семьи? Старки сложили головы, но несмотря на предательство, Талли любит свою жену, она же отвечает ему взаимностью и, кажется, уже носит ребенка под сердцем. Слухами полнилась земля - то единственное, в чем недостатка лорд-командующий Королевской Гвардии не ощущал. В прочем,  верны ли сведения о дурном состоянии Бриндена Талли? Черная рыба пожил не мало, и мог бы еще прожить десяток другой... А теперь племянник не отходит от дядюшку - возможно, все даже хуже, чем он себе представлял.
- Миледи. - Дверь открылась и в приемном зале появилась маленькая фигура, тонкая, хрупкая. Джейме склонил голову в знак приветствия. - В добром ли здравии ваш супруг и его дядя?

Ему было не впервой встречать таких людей. Изможденных отчаянием, терзавших себя из-за собственной слабости, но продолжающих пытаться делать вид, что впереди навязчиво маячит просвет надежды. Навязчивым тут было только желание увидеть что-то неестественное, что-то из куда более теплых и приятных времен. Но Джейме видел перед собой охваченный беспорядками и страдающий от голода замок, а Рослин встречала не лорда-командующего, но калеку с золотой рукой. Честный подход, верно?
- Прелестно выглядит, не так ли? - он всегда замечал чужие взгляды. Всю жизнь ему бросали их в спину, словно осколки какой-то нелепой шутки, понятной лишь им одним. Цареубийца. За каждое деяние приходится платить - и не столь важно, помогло оно спасти государство или сокрушить целую династию. В случае Джейме, пожалуй, было и то, и то другое. Платил он тоже вдвое больше. Но сейчас, когда война перестала быть игрой, песочницей, в которой Джейме чувствовал себя, как рыба в воде, когда клинок больше не ложился в руку так легко и свободно, как прежде, - сейчас он боялся. Смерть - не самый страшный итог. Это исход, который ожидает каждого - воина, полководца, мейстера, септона. Короля.
Он был рожден воином, и теперь ему приходилось рождаться вновь - вот что по-настоящему страшно. Остаться на поле боя без оружия и без возможности защитить себя. Вопреки глупым людским законам, суд поединком проходит каждый день, и каждый восход солнца приносит с собой лишь еще одну смерть.
Раньше Джейме находил в битве умиротворение. Его душа была настроена на схватку и на грязь, на кровь и пыль, поднимающуюся от топота лошадей. Он привык видеть смерть танцующей на поле боя, застилающей взор алой пеленой и скрывающей за собой надежду, как тучи скрывают солнце. В этом танце Джейме по-настоящему понимал, каково это - жить, чувствовать, надеяться. А навыки, выработанные опытом сотен боев, и верный клинок в руке помогали выйти из танца со смертью... не живым, не мертвым - они помогали выйти из него победителем.
Война – это всегда подвиг. Подвиг каждого солдата, каждой души, потерянной, скомканной и забытой на поле боя. Люди, привыкшие жить в мире и согласии, с уютом и всеми комфортными условиями, могут сколько угодно рассуждать и описывать в красках битвы прошедших лет, но им самим никогда не удастся почувствовать то, что чувствовали те, кто побывал там, почувствовать настоящих красок. На поле боя поэзия пропадает, умирает и разлетается прахом, но до сих пор Джейме даже в этом видел нечто прекрасное. Он помнил, как кровь омывает закат, как крики и стоны умирающих становятся чем-то привычным, обыденным. Он убивал - и это тоже было в порядке вещей. А что теперь? Ныне он сидит в защищенных от всего, кроме собственной глупости, чертогах Риверрана, тратя все свои силы лишь на то, чтобы не выглядеть глупо с этим золотым торжеством человеческого лицемерия. Прикрывать свои главные недостатки ширмой золота: пожалуй, в этом Ланнистеры преуспели больше всего.
- Уверенно, - повторил вслед за девочкой Джейме, слегка наклонив голову. Он устал от лжи, но в эту игру приходилось играть всем. Законы не людей, но богов, запечатлевших мир таким, каким его хотят видеть сами люди. - Многие из нас сейчас чувствуют себя уверенно. Есть разные степени уверенности, леди Рослин. Кто-то страдает и выигрывает войну, а кто-то, - он на мгновение помедлил, прежде чем закончить, - уверенно и гордо лежит в гробу. Уверенность радует богов и совсем не радует людей, миледи, - Джейме не стал допытываться, он не искал поводов для злорадства. Происходящее не вызывало у него ни веселья, ни радости - только сожаление, от отголосков завывающего ветра легче не становилось. Стены отражали каждый звук, и малейший шорох отдавался звучным эхом. Треск факелов успокаивал, но то была одна светлая нота против симфонии угнетения. Радушный прием, ничего не скажешь.
Джейме понимал, что гложет Рослин: Риверран пребывал в невиданном запустении. Раны, нанесенные долгой, изматывающей войной, не затягивались, а зима тем временем наносила новые. Еще хуже дела обстояли с соседями. Риверран сгорал в собственном бессилии, и на плечах бедной девушки лежала сейчас не одна судьба - судьба тысячи людей.
- Благодарю, дорога прошла терпимо. Только горло слегка пересохло, - ему захотелось потереть ушибленный локоть. Сир Илин Пейн был не из тех, кто бьет вполсилы.

— Живые значат слишком мало. Как часто вы принимаете присутствие близких людей за должное, но стоит кому-то из них — или вам — попасть в беду, как острее начинает чувствоваться одиночество. Вы остаетесь наедине с собой и молитесь, ожидая, что кто-нибудь придет вам на помощь. К живым мы привязаны, но мертвые заставляют нас самих чувствовать себя слабыми. Для богов нет сока слаще человеческой слабости, — он сам чаще вспоминал о мертвецах, и лицо убитого им пару лет назад мальчишки было яснее, чем лицо Серсеи. Для него она умерла уже давным-давно, ее золотистые волосы и по сей день мелькали в отражениях коридоров Утеса Кастерли, но Джейме не знал ни одной причины, что заставила бы его к ней вернуться. Зима еще не успела дойти до запада, но уже обнажила гнилые души живущих там людей. Срываясь на инстинкт выживания, они походили на зверей из забавной сказки, какую слышат, закутавшись в одеяло, маленькие северные лорды.
— Бросьте эти суеверия, — небрежно махнул рукой Джейме — голос подвел его, и звучащая в нем наигранность оказалась слишком явной. — Ланнистеры точно так же обещают отплатить все долги, но с некоторыми нам приходится носиться всю жизнь, — его губы прильнули к бокалу вина, не столько качественного, сколько вымученного. Но оно согревало так же, как греет душу и тело любое пойло, и Джейме не ощущал себя вправе жаловаться. Несмотря на брошенные вскользь фразы, он предпочитал молчать, прекрасно помня о словах Бейлиша и ожидая от себя куда большей жестокости, чем позволяло ему сердце. Но из всех возможных доводов и попыток произнести просьбу о помощи миледи выбрала самый жестокий и злостный — из породы уловок, пусть даже искренних, которые не оставляли мужчине иного шанса, кроме как выбирать между долгом и справедливостью. Они не всегда идут рука об руку — и еще реже они позволяют вмешиваться в это дело чувствам.
Он не привык к женским слезам, как не привык и утешать кого-то; в его семье они были признаком слабости, невозможности совладать с обстоятельствами, а отец так и не разъяснил Джейме, что слабость — главная отрада души человеческой, нашедшей приют в страданиях.
— Леди Рослин, — в этот раз голос его не ослушался, и тоном, полным спокойной уверенности, Джейме старался возместить недостаток сочувствия. — Хотелось бы верить, что свои грехи я уже искупил, но совесть обладала бы слишком невысокой ценой, если бы позволяла так просто чувствовать себя правым. Расскажите мне подробнее о ситуации, и посмотрим, как нам всем из этого выпутаться, — он позволил себе улыбнуться и вернулся к бокалу. Времени у них было достаточно; оставалось надеяться, что и вина тоже.